И они построили волшебный дом. Ч. 2.
История шестая. Про сосну, у которой была кудрявая макушка
Сосна эта была самой высокой у них в саду. А может быть, она казалась такой, потому что у неё не было ничего, кроме густой кудрявой макушки. Весь ствол был голым, без единой ветки. Только высоко-высоко, чуть ли не у самых облаков, шевелились её густые зелёные ветви.
Когда же дул очень сильный ветер, сосна раскачивалась во все стороны — туда-сюда, туда-сюда, — и тихонько поскрипывала, и тихонько постанывала, будто ей было не по себе, будто она кому-то жаловалась…
И как-то папа сказал маме:
— Не нравится мне этот скрип…
— Почему?—удивилась мама.
— Позову лесника, пусть посмотрит… Ведь у самого крыльца стоит, дети бегают…
И правда, через несколько дней к ним в сад прикатил на велосипеде незнакомый дядя. Это был лесник. Он походил по саду, постучал молотком по одному дереву, по другому, точь-в-точь как доктор, который смотрит больных, а на сосне с кудрявой макушкой поставил отметину — зарубку топором.
— Дерево в угрожающем состоянии, — сказал он, — при сильном ветре может упасть. Нужно его спилить… — Он что-то написал на бумажке и укатил на велосипеде дальше.
Мама совсем расстроилась:
— Не надо пилить, ничего плохого не будет.
— Но ведь лесник сказал… в угрожающем состоянии…— У папы было хмурое лицо. Он подошёл к сосне и сам постучал по стволу ладонью.
— Всё равно не надо, — сказала мама.
Но папа сказал «надо». А когда папа говорит «надо», да ещё с таким лицом, тут уж ничего не поделаешь, не стоит начинать разговоры. Это Саша хорошо знал.
Утром пришёл дядя Егор, их сосед. Папа надел огромные брезентовые рукавицы, снял с гвоздя пилу и велел всем уходить в дом. Или, в крайнем случае, на другой конец сада.
И вот они все — бабушка, мама и Сашенька — собрались на кухне у того окна, которое глядело прямо на сосну с кудрявой макушкой.
А папа и дядя Егор, их сосед, взялись за пилу. Один за одну ручку, другой за другую ручку. И начали: вжик-вжик-вжик-вжик… Пила визжала, а у сосны её кудрявая макушка так и ходила ходуном, так и ходила ходуном.
— Не могу смотреть. Жалко дерево, — сказала бабушка и совсем ушла из кухни.
А мама и Саша всё смотрели и всё слушали, как пила визжала «вжик-вжик» и как у сосны там наверху дрожали все ветки и все иголки.
Потом дядя Егор взял в руки топор и стал подрубать сосну. Потом они с папой привязали к сосне толстую верёвку и принялись тянуть эту верёвку. И сосна, тихонько скрипнув, слегка наклонилась.
— Падает, падает! — закричал Саша.
А сосна, ещё сильнее наклонившись, сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее стала валиться и вдруг громко рухнула на землю.
— Всё, — почему-то очень грустно прошептала мама и отошла от окошка.
— Теперь можно туда? — спросил Сашенька. Ему-то не терпелось скорее в сад, к папе.
— Иди, — сказала мама. Распахнула дверь на крыльцо, выпустила Сашу, но сама вместе с ним в сад не пошла.
Дядя Егор уже успел уйти от них, и папа стоял возле сосны один. Сосна лежала среди травы длинная-длинная, с коричневым гладким стволом, и ветки на её макушке были смяты, а некоторые совсем сломаны. Лицо у папы было скучное. Он и Саше не улыбнулся, когда Саша подбежал к нему.
—Спилили? — спросил Саша, разглядывая золотистый пенёк и сосновые опилки, которые, разлетевшись, лежали на траве, тоже светлые и золотистые.
— Да, — ответил папа.
А от золотистого гладкого пенька так хорошо пахло смолой.
— Конечно, не очень хорошая была у неё сердцевина,— тихо сказал папа. — Но вполне могла постоять ещё несколько лет. Кто знает?
Саша взял папину руку. Она была горячей и пахла смолой.
— Тебе жаль сосну? — спросил он.
— Очень, — сказал папа. — Сколько лет росла, пока стала таким высоким и красивым деревом, а свалили мы её за каких-то двадцать минут…
И в саду у них почему-то вдруг стало пусто-пусто.
История седьмая. Про Кузьку, который приехал на поезд
В тот день у Машеньки в школе был последний экзамен. Приехать она должна была к обеду или немного позже. Но ждать её стали чуть ли не с самого утра. Не шуточное дело — последний экзамен. Да не какой-нибудь, а геометрия. И выговорить такое слово не так-то просто…
Бабушка в большой кастрюле поставила тесто для пирожков. Мама завернула в красную бумагу подарок. Ну а мужчины — папа и Саша — отправились в сад за цветами. А в саду в это время цвели пионы. Одни тёмно-красные, другие розовые и душистые. Красивый получился букет, когда мама поставила их в большой пёстрый кувшин.
Но к обеду Маша не приехала. Ждали-ждали, не дождались. Без неё сели обедать! И бабушкины пирожки пришлось есть без Машеньки. Конечно, жаль! Но всё равно пирожки были очень вкусные. Тёпленькие, мягкие и с капустой.
Пока обедали, бабушка то и дело поглядывала на калитку: вдруг калитка — настежь, а в калитке Машенька, весёлая-превесёлая: «Вот и я!»?
Но и после обеда её не было.
Сашу уложили спать, как было заведено, а когда он проснулся, то сразу понял: Машеньки всё ещё нет. В доме было тихо-тихо, будто все только и делали, что молчали да глядели на калитку.
— А не пойти ли нам, мальчик, прогуляться? — спросил папа, когда Саша оделся. — То да сё, и как раз вернёмся к чаю.
— Давай, — сказал Сашенька и нахлобучил на голову кепочку в голубую клетку. — А к чаю у нас будет пирог с вишнями.
— Знаю, — сказал папа. И они вышли за калитку.
А за калиткой было очень жарко, не то что в их тенистом саду, где столько сосен, да ёлок, да яблонь, да бузины…
Не успели они дойти до поворота и свернуть за угол на дорогу, которая вела к станции, как Саша крикнул:
— Вон она!
Папа снял очки, протёр у них стёкла носовым платком и снова надел.
— Действительно — она! И какую-то корзинку тащит. Интересно!
Ещё бы не интересно…
А Маша увидела их да как припустит. Ещё издали крикнула:
— Сашка, угадай, что у меня в корзинке?
И вот она рядом. Щёки разрумянились. Глаза блестят.
Волосы растрепались. А на носу весёлые жёлтенькие веснушки.
— Задача была трудная? — спросил папа. А Машенька про своё:
— Нет, пусть Сашурик сперва угадает, что у меня в корзинке.
— Секрет? — спросил Сашенька.
Тут Машенька поставила корзинку на землю, Саша заглянул в неё и на всю улицу крикнул:
— Пёсик…
А на дне корзинки и правда лежал пёсик. Весь рыженький. Весь пушистый. А ушки — два мягких лопушка.
И вот они все трое — папа, Машенька и Саша — сидят на корточках вокруг корзинки, в которой барахтается рыжий щенок.
— Откуда он? — спросил папа.
— Лена дала. У них много — шесть штук. Хороший?
— Очень!
— Уж как я боялась, что он в вагоне заплачет. Ведь голодный.
— Всё-таки как геометрия? — опять спросил папа.
— Ах, папочка! Ведь я сказала — нормально, пятёрка. А ты всё геометрия да геометрия. Ты только погляди, какой бутузик-карапузик!.. Сашка, ты рад?
— Ему нужно скорее молочка, — сказал Саша и взялся за ручку корзины. — Мама и бабушка тоже будут рады…
Папа несёт Машенькин портфель, а Маша и Саша корзинку, на дне которой скулит и плачет голодный пёсик. А у калитки их уже поджидают мама и бабушка. Не вытерпели. Тоже вышли прогуляться.
— Скорей-скорей, ему нужно дать тёплого молока,— сказала мама, когда заглянула в корзинку и увидела щенка. — Он ведь голодный.
— Лучше я сама, — сказала бабушка. — Ведь надо чуть тёплого, чтобы не обжёгся.
Как его назвали? Да очень просто — Кузька.
История восьмая. Про птичку, которую, звали ПИК-ВИЛИ-ВИ
Папа сидел на рядом скамейке рядом с крыльцом. Саша примостился на ступеньках крыльца. Кузька дремал на солнышке, изредка открывал то один глаз, то другой. Все на месте? Все, все, можно дальше спать…
Папа читал газету, а у Саши было много разноцветных карандашей — и красных, и жёлтых, и синих, и зелёных. Всяких. И он всё никак не мог придумать: какая же была птичка Пик-вили-ви, про которую ему рассказывала Машенька? А птичка эта была очень волшебная, сказала ему Маша. Если её хорошо нарисовать, она вдруг зачирикает, запрыгает и даже начнёт из рук клевать крупку.
А у тебя она чирикала? — спросил её Саша.
Ни разу, — ответила Маша. — Ни разу я её не нарисовала так, как надо…
Наверно, она должна быть очень зелёная, — шёпотом сказал себе Саша.
Он взял зелёный карандаш и нарисовал два зелёных крылышка, зелёный хвостик и острый зелёный клюв. Получилась очень хорошая зелёная птичка!
— И деревья в лесу пусть тоже будут зелёными, — прошептал Саша и нарисовал вокруг зелёной птички много зелёных деревьев.
И вдруг… Что ж это такое? Вдруг зелёная птичка куда-то спряталась. Будто её и вовсе не было. Остались только одни зелёные деревья, а среди них нипочём не найти зелёной птички.
— Может, она была очень красная? — сказал себе Сашенька.
Он взялся за красный карандаш. И опять нарисовал два красных крыла, красный хвостик и красный клюв. Получилась очень красивая красная птичка. Но когда Саша принялся рисовать красным карандашом красный лес, опять…
Пропала красная птичка! Потерялась среди красных деревьев. Значит, опять не волшебная и вовсе не Пик-вили-ви…
Он взял синий карандаш и нарисовал птичку очень синюю.
И тут папа его спросил:
— Шушарик, ты что шепчешь, что колдуешь?
Иногда папа Сашу называл Шушариком. А почему, Саша не знал. Но если папа так хотел, значит, так надо. И Саша сказал:
— Я не колдую, я рисую птичку Пик-вили-ви, а она всё прячется. — И он показал папе зелёный лес с зелёной птичкой, и красный лес с красной птичкой, и синюю птичку, которая не летала в синем лесу, потому что пока ещё леса не было…
Не мудрено, что она прячется, — сказал папа. — Пусть твоя синяя птичка летает в жёлтом лесу, тут уж ей некуда будет деваться.
Сашенька тотчас нарисовал вокруг синей птички жёлтый-прежёлтый лес и увидел, что его птичка весело летает и прыгает среди жёлтых деревьев. А потом он нарисовал ещё другую синюю птичку, которая села на самое большое жёлтое дерево. А ещё одна села на жёлтую ветку жёлтого дерева. И стало много-много синих птиц в его жёлтом осеннем лесу.
— Вот их сколько! — сказал Саша. — Посмотри…
Папа отложил в сторону газету и вдруг спросил:
— А хочешь, я покажу тебе настоящую птичку…
— Пик-вили-ви? — воскликнул Саша.
— Может быть, и Пик-вили-ви, — сказал папа. — Кстати, откуда ты знаешь про такую птичку?
— Мне Машенька рассказала.
— Так я и думал. Когда она была маленькой, она всё время рисовала эту птичку. Ну, пойдём, я покажу тебе…
— Пик-вили-ви, — подсказал Саша.
И они пошли с папой в тот угол сада, еле росла малина вперемежку с крапивой. Но сейчас Саше было не до малины и не до крапивы. Сейчас они с папой пробирались в самую чащу малиновых кустов, и Саша не обращал внимания ни на ягоды, которые и тут и там висели среди листьев, ни на крапиву, которая то и дело больно покусывала голые коленки.
Среди самой густой чащи малиновых кустов папа остановился. Прижал палец к губам и сделал глазами: молчок, ни слова. Саша кивнул, хотя ему не терпелось поскорей увидеть птичку Пик-вили-ви.
Тогда папа показал глазами на самый густой малиновый куст, и Сашенька, приглядевшись, увидел крохотное гнездо, которое прицепилось между ветками. Оно было аккуратно свито из разных сухих травинок.
Саша рванулся было подойти поближе к этому аккуратному гнёздышку из сухих травинок, но папа положил ему на плечо руку. И Саша понял: стоп! Туда нельзя!
И он стал смотреть во все глаза. А рот прикрыл ладошкой, чтобы не говорить, хотя ему очень хотелось спросить папу про гнёздышко.
И вдруг что-то зашуршало над его головой. Ш-ш-шр… И он увидел птичку, которая, вылетев из-за его спины, опустилась на ветку возле гнезда. Она, эта птичка, была очень маленькая. С голубой грудкой. В чёрном картузике. И с белыми щёчками. А глазки у неё были — две чёрные блестящие бусинки.
И снова — ш-ш-шр… И вторая, точь-в-точь такая же, вылетела из-за его спины и тоже опустилась на ветку рядом с гнездом.
И обе они стали громко и сердито перечирикиваться, вертеть головками, будто переговаривались между собой.
«Пик-пик-пик, — чирикала одна. — А они зачем тут?»
«Вили-вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю!»
Это они про папу и Сашу.
«Пик-пик-пик, — чирикала первая. — Скоро они уйдут?»
«Вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю, не знаю, не знаю».
Это они опять про Сашу и папу.
И обе всё время крутили, вертели головками и тревожно чирикали:
«Пик-вили-ви! Пик-вили-ви…» Папа легонько потянул Сашу за рукав, и Саша понял: хочешь не хочешь, а надо уходить.
— Синички-лазоревки, — сказал папа, когда они выбрались из малиновых кустов. — Понравились?
— Но всё-таки они и Пик-вили-ви? — спросил Саша.— Всё-таки Пик-вили-ви?
— Конечно. Только один без меня сюда не ходи. У них в гнезде птенцы.
— Знаю, — сказал Саша. — Без тебя не пойду.
Уж это он точно знал: без папы никаких птичек и никакого гнёздышка тут не будет… Ничего он не увидит, если рядом не будет папы…
Когда они вернулись обратно, Кузька уже проснулся и весело грыз Сашины цветные карандаши.
— Вот глупыш, — рассердился Сашенька, — ничего не понимает!.. Разве так можно? Вот тебе мяч… с ним играй.— И он поскорее отнял у пёсика цветные карандаши.
История девятая. Про трактор, который не спал всю ночь
Спору нет, машины, которые ездили по улицам Москвы, были очень интересными. Тут тебе и грузовики, и всякие легковые машины, и такие, в которых возят молоко или бензин. И ещё с огромными кранами. Да разве пересчитаешь какие они бывают, машины, которые видишь в Москве? Но все они нравились Саше раньше, пока они не приехали сюда. А когда они приехали сюда и он впервые на поле увидел трактор, у него прямо дух захватило!
Вот это да! Хоть тоже четыре колеса, но какие! Два из них огромные, надо задрать голову, чтобы разглядеть эти колёса с самого низа до самого верха. И главное — трактор всё умел делать. И пахать то поле, которое лежало за их забором. И сеять на этом поле зёрна, из которых потом выросли хлебные колосья. И срезать эти высокие золотые колосья, когда зёрнышки в них созрели.
Конечно, всё это трактор делал не сам, он возил за собой разные сельскохозяйственные машины (так Саше объяснил папа). Но все машины слушались трактора и никогда с ним не спорили. И делали свою работу хорошо.
А в стеклянной будочке сидел дядя, который управлял трактором. И звали этого дядю — тракторист.
Один раз — это было весною — папа и Саша вышли из калитки и увидели: на краю поля, как раз напротив их забора, стоит трактор, а возле трактора — тракторист.
— Добрый день, — сказал тракторист папе.
— Здравствуйте, — сказал папа трактористу.
— Нет ли у вас спичек? — спросил у папы тракторист. — Свои где-то обронил, а курить до того охота…
Папа зачем-то похлопал себя по карманам брюк.
— Знаете, — сказал он, — к сожалению, я не курю…
И Саша понял, что папе очень жаль, что в карманах у него не оказалось ни одной спички.
— А у бабушки много, — сказал он вдруг. — У бабушки этих самых спичек, может, целая тысяча…
Папа обрадовался:
— Слетай-ка, мальчик, к бабушке, принеси коробок…
— Целый? — переспросил Саша.
— Скажи, спички нужны дяде трактористу.
В одну минуту Сашенька был уже тут, а в руках коробка со спичками.
— Вот, — сказал он. — Только неполный. Это ничего?
— Сойдёт, — сказал дядя тракторист. — Спасибо.
Он вынул из огромного кармана своего комбинезона пачку папирос, протянул папе и тут же сам закурил.
— Большое спасибо, — сказал папа. — Но я ведь не курю…
И тогда случилось такое, чему и поверить трудно! Дядя тракторист положил Саше на плечо руку и спросил:
— Прокатимся на тракторе, сынок, а?
Саша обомлел. Когда рядом папа, чудесам нет конца!
А дядя тракторист, спросив у папы — можно ли? — подхватил Сашеньку двумя руками, посадил в тракторную будочку, сел рядом и взялся за руль.
И трактор затарахтел, затараторил во весь голос, и они покатили. А голос у трактора был весёлый, басовитый и очень работящий. Он без устали приговаривал:
Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
За работу, за работу, за работу
Нам пора…
А когда они вернулись обратно к папе, который ждал их на краю поля, дядя тракторист спросил Сашу:
За баранку подержаться хочешь?
— Чего? — не понял Сашенька.
— Ну, за руль? — снова спросил дядя тракторист.
— Хочу, — шёпотом ответил Саша.
И дядя тракторист позволил Саше положить руки на тракторный руль рядом со своими большими руками.
— Мой чуть постарше твоего, — сказал он и поставил Сашу рядом с папой. Сам же вместе с трактором отправился работать на дальний конец поля.
Руки у Сашеньки долго-долго пахли трактором. Он ни за что не хотел их мыть перед обедом. Но бабушка велела. Разве бабушке понять, как это замечательно, когда руки пахнут трактором?
До самой осени они с папой не видели знакомого дядю тракториста. Совсем какие-то другие работали на тракторе. Да и трактор был не тот, на котором посчастливилось побывать Саше.
И вдруг однажды, когда лето почти кончилось, они снова встретились. Саша его сразу узнал. И папа его сразу узнал. И дядя тракторист тоже узнал папу и Сашу.
— Здравствуйте, — сказал он папе и Саше, высунувшись к ним из своей стеклянной будочки.
— Доброго здоровья! — сказал папа.
— Сейчас принесу вам спички! — воскликнул Сашенька и кинулся было к бабушке за спичками.
Но знакомый дядя тракторист остановил его:
— Спасибо, сыночек! Сегодня я со спичками. Запасся на всю ночь. Придётся работать до утра…
— А спать? — спросил Сашенька.
— Ну, уж как-нибудь потом…
Дядя тракторист помахал им рукой, и они с трактором затарахтели на всё поле. А за ними следом вздымались высокие пласты влажной чёрной земли.
У трактора на уме, видно, было только одно — работать да работать. И он весело распевал:
Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…
И вот ночью Сашенька вдруг проснулся. Проснулся, потому что услыхал голос знакомого трактора. Голос раздавался то ближе, то дальше, то громче, то тише. И всё об одном:
Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…
Тар-тара-ра…
Тар-тара-ра…
Саша слушал, слушал, а потом не вытерпел.
— Папа… — тихонько позвал он папу.
Хорошо, что папа спал в той же комнате и сразу услыхал.
— Ты что, Шушарик? Почему не спишь?
А голос у папы был тихий и сонный.
— Значит, он всё-таки не лёг спать?
— Ты о ком? — не понял папа.
— Трактор… Я хочу на него посмотреть, — сказал Саша.
— Ночь же… Мы всех разбудим. Нельзя.
— Папа… — снова сказал Саша таким жалобным голосом, вот-вот заплачет.
Добрый у Саши папа, лучше его нет на всём свете. Он подошёл к Сашиной кроватке, завернул Сашу в тёплое одеяло,, взял на руки, и они вдвоём вышли в сад.
Было темно-темно. Темно и холодно. Ничего не видно. Ни сосен, ни ёлок. Только высоко на небе мигали звёзды. А две, самые огромные и яркие, светили на землю, на то колхозное поле, которое было за их забором. И эти две огромные, круглые, золотые, звезды катились прямо к ним, прямо на них…
— Не простудить бы тебя, Сашурик, — сказал папа и поплотнее закутал Сашу в его тёплое одеяльце.
Они подошли к калитке. И Саша понял, что это вовсе не звёзды катятся к ним, а круглые тракторные фары. И фары эти показывают трактору, куда ехать.
— А ему совсем спать не хочется? — спросил Саша и сладко зевнул.
— Может, и хочется, но какой тут сон, когда надо работать.
А трактору и правда было не до сна. Он весело и бодро тарахтел:
Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…
У папы на руках, привалившись к папиному плечу, Сашенька и уснул. Совсем не заметил, как папа отнёс его обратно в кровать, уложил и со всех сторон подоткнул одеялом.
История десятая. Про дождик, который плясал на крыше
А потом наступила очень. И се вокруг переменилось. На том поле, где работал трактор, расхаживали чёрные птицы — грачи и вытаскивали из чёрной влажной земли длинных червяков. И у них в саду тоже всё переменилось. Больше не было сладких вишен. Кусты малины стояли пустые, без ягод. Иногда папа и Саша ходили смотреть на гнёздышко. Оно так и висело на прежнем месте среди пожухлых листьев малины. А птички куда-то улетели. В тёплые края, сказал папа.
Только рябина день ото дня становилась всё краснее и ярче. Может, ягоды у неё были очень вкусные, да разве дотянешься до них, когда они висят чуть ли не у самого неба?
И вдруг заладили дожди. Один дождик как начался с вечера, так и тренькал всю ночь по стёклам. И утром не хотел переставать. Хорошо, хоть мама и Машенька уехали накануне, а папе пришлось ехать на работу под дождём. И бабушка с Сашей стали ждать вечера, когда он вернётся обратно.
И Сашеньке было очень скучно. Так скучно, что даже не хотелось играть с Кузькой. А Кузьке что? Кузька веселился напропалую — по всему дому таскал новые мамины тапочки. Если бы бабушка видела!..
И вдруг—какое счастье! — папа приехал не вечером, а перед обедом.
В это время Саша стоял у окошка и смотрел на дождь. На берёзке перед окном листья были до того мокрые, хоть выжми. И с той ёлки, которая тоже росла перед окном, дождевые капли свисали с каждой иголки. И вся трава была полным-полна дождём. А белая ромашка то и дело вздрагивала. Наверно, зябко ей было в такую дождливую погоду.
А что дальше за окном, уже нельзя было разглядеть. ; Дальше был один сплошной дождь.
И вдруг из этого дождя, прямо из самого-самого дождя, вышел папа. Подошёл к окошку, за которым стоял Саша, мокрым пальцем постучал по мокрому стеклу и засмеялся.
— Здравствуй, мальчик, — сказал он. — Это я!
Он тоже был весь в дожде. Даже очки были в дожде. Только смеялся он без дождя.
— Папа приехал! — закричал Саша. — Ура! Папа приехал…
— Не может быть! — сказала бабушка. — Ну, не может быть…
— Да вот же он! — кричал и смеялся Саша. — Вот он… А папа уже входил в дом.
— Чур-чур-чур, не приближаться, — остановил он Сашу. — Сейчас встряхну плащ, увидите, как хлынет ливень!
Ну и пусть ливень! Не всё ли равно, что ливень, раз папа здесь, с ними, рядом…
— Зачем же в такой дождь? — сказала бабушка и пока чала головой..— Ведь насквозь промок…
— Ничего… — Папа встряхнул плащ, а из него и правда хлынул настоящий ливень, даже немного на Сашу накапало. — Я же знаю, что вы тут скучаете, а у меня выпало времечко… Вот и приехал.
— Но всё-таки… — сказала бабушка и пошла собирать им всем обед.
А папа принялся переодеваться во всё Сашино самое любимое — в старые брюки, в старую куртку и в старые кеды.
Потом бабушка накормила папу обедом. И Саша за компанию с аппетитом пообедал. И Кузька получил полную миску супчика. А потом…
Да, а потом и началось самое замечательное!
— Скучно, когда дождь? — спросил папа.
— Скучно, — признался Саша. — Он никогда не перестанет?
— Почему же? Обязательно перестанет. А пока мы с тобой полезем наверх. Послушаем, как он там на крыше пляшет. А вдруг через какую-нибудь щёлку к нам в дом забрался…
Со ступеньки на ступеньку, со ступеньки на ступеньку, правой ногой, левой ногой, правой-левой, правой-левой, и вот они наверху. Дальше лезть некуда, дальше — крыша. А наверху самое лучшее место у них в доме. Наверху два оконца. Одно смотрит на сосны в саду, другое — на мокрое поле, которое за дождём еле-еле видно.
И чего-чего только нет наверху! И брёвна. И доски. И разные чурочки, большие и маленькие. А сколько всевозможных палок. И полный ящик гвоздей. «Всё может понадобиться,— говорит папа. — В хозяйстве всё пригодится!»
А дождик на крыше так и отплясывал, так и пританцовывал:
Топ-топ-топ,
А я иду!
Топ-топ-топ,
А я пляшу!
Топ-топ-топ,
Вот я какой,
Я весёлый дождь,
Большой!
Наверно, он тоже радовался, что у папы сегодня выпало свободное времечко и он пораньше прикатил к ним сюда.
Потом папа и Саша во все глаза стали смотреть, нет ли какой щёлки на крыше, не забрался ли дождик к ним в дом.
Кажется, всё в порядке, — сказал папа и подошёл к тому окну, за которым чуть виднелось мокрое поле. Распахнул обе створки и высунул голову.
— Промокнешь, промокнешь! — закричал Саша. — И простудишься…— прибавил он бабушкиным голосом.
— Ну, если я не простудился, пока шёл со станции, значит, и сейчас ничего, — ответил папа, а сам что-то высматривал, выглядывал там, снаружи. — Знаешь, мальчик, светлеет. Пожалуй, дождь скоро перестанет. Не спеть ли нам песенку, чтобы скорее переставал?
— Давай, — сказал Саша.
Они сели рядышком на бревно, и папа было затянул:
— Дождик, дождик, перестань…
Но Саша молчал. Не пел.
— Ты что? — спросил папа. — Забыл, как мы умеем про дождик петь?
— Папа, — спросил он вдруг, — ты всё-таки немножко волшебник?
Папа так удивился, что даже очки снял:
— Что это тебе такое в голову пришло, мальчик?
Папа вытащил из кармана носовой платок. Стал протирать очки. Долго протирал.
— Гм… — сказал он, помолчав. — Может быть, самую малость, если тебе хочется…
— Вот такую малость? — Саша показал свой мизинец.
— Ну, это слишком. Гораздо меньше.
— Вот такую? — Саша показал розовый ноготок на мизинце.
— Пожалуй, ещё меньше.
— Значит, вот такую маленькую малость ты всё-таки волшебник? — сказал Саша и протянул папе совсем крохотный обломок от щепки.
— Ну такую малость ещё возможно, — сказал папа, улыбнувшись.
А дождик и правда стал переставать. Уже не плясал на крыше, а лишь тихохонько постукивал. Вот так:
Тук-тук-ту,
Перестаю.
Тук-тук-ту,
Уж не иду.
Тук-ту…
И совсем перестал.